Поздняя встреча
Встретились случайно, где-то на концерте, То, что было прежде, умерло давно. Ласковые письма в голубом конверте — Это все забыто, все погребено.
Оба постарели. Он в обычном фраке И с каким-то горьким, невеселым ртом, А в лице застыли огненные знаки… А она — печальная, с золотым кольцом
Все прошло. Забыто. По дороге к смерти Путь земной так беден, одинок и сер… Встретились случайно, где-то на концерте, Он ей поклонился и прошел в партер…
Александр Вертинский 1928
Полукровка
Мне не нужна женщина. Мне нужна лишь тема, Чтобы в сердце вспыхнувшем зазвучал напев. Я могу из падали создавать поэмы, Я люблю из горничных — делать королев.
И в вечернем дансинге, как-то ночью мая, Где тела сплетенные колыхал джаз-банд, Я так нежно выдумал Вас, моя простая, Вас, моя волшебница недалеких стран.
Как поет в хрусталях электрчество! Я влюблен в Вашу тонкую бровь! Вы танцуете, Ваше Величество Королева Любовь!
Так в вечернем дансинге, как-то ночью мая, Где тела сплетенные колыхал джаз-банд, Я так глупо выдумал Вас, моя простая, Вас, моя волшебница недалеких стран.
И души Вашей нищей убожество Было так тяжело разгадать. Вы уходите… Ваше Ничтожество Полукровка… Ошибка опять…
Александр Вертинский 1930 Варшава
Попугай Флобер
Владимиру Васильевичу Максимову
Я помню эту ночь. Вы плакали, малютка. Из Ваших синих, подведенных глаз В бокал вина скатился вдруг алмаз… И много, много раз Я вспоминал давным-давно, давным-давно Ушедшую минутку… На креслах в комнате белеют Ваши блузки. Вот Вы ушли, и день так пуст и сер. Грустит в углу Ваш попугай Флобер, Он говорит «жамэ», Он все твердит — «жамэ, жамэ, жамэ, жамэ» И плачет по-французски.
Александр Вертинский 1916
Пред ликом Родины
Мне в этой жизни очень мало надо, И те года, что мне осталось жить, Я бы хотел задумчивой лампадой Пред ликом Родины торжественно светить.
Пусть огонек мой еле освещает Ее лицо бессмертной красоты, Но он горит, он радостно сияет И в мировую ночь свой бледный луч роняет, Смягчая нежно строгие черты.
О Родина моя, в своей простой шинели, В пудовых сапогах, сынов своих любя, Ты поднялась сквозь бури и метели, Спасая мир, не веривший в тебя.
И ты спасла их. На века. Навеки. С Востока хлынул свет! Опять идут к звезде Замученные горем человеки, Опять в слезах поклонятся тебе!
И будет мне великою наградой И радостно и драгоценно знать, Что в эти дни тишайшею лампадой Я мог пред ликом Родины сиять.
Александр Вертинский 1946
Прощальный ужин
Сегодня томная луна, Как пленная царевна, Грустна, задумчива, бледна И безнадежно влюблена.
Сегодня музыка больна, Едва звучит напевно. Она капризна и нежна, И холодна, и гневна.
Сегодня наш последний день В приморском ресторане, Упала на террасу тень, Зажглись огни в тумане…
Отлив лениво ткет по дну Узоры пенных кружев. Мы пригласили тишину На наш прощальный ужин.
Благодарю Вас, милый друг, За тайные свиданья, За незабвенные слова И пылкие признанья.
Они, как яркие огни, Горят в моем ненастье. За эти золотые дни Украденного счастья.
Благодарю Вас за любовь, Похожую на муки, За то, что Вы мне дали вновь Изведать боль разлуки.
За упоительную власть Пленительного тела, За ту божественную страсть, Что в нас обоих пела.
Я подымаю свой бокал За неизбежность смены, За Ваши новые пути И новые измены.
Я не завидую тому, Кто Вас там ждет, тоскуя… За возвращение к нему Бокал свой молча пью я!
Я знаю. Я совсем не тот, Кто Вам для счастья нужен. А он — иной… Но пусть он ждет, Пока мы кончим ужин!
Я знаю, даже кораблям Необходима пристань. Но не таким, как я! Не нам, Бродягам и артистам!
Александр Вертинский 1939
Прощание
С большою нежностью, ибо скоро уйду от всех, Я часто думаю, кому достанется Ваш звонкий смех? И нежная гамма тончайших чувств, и юного сердца пыл, И Вашего тела розовый куст- который я так любил.
И диких фантазий капризный взлет, И милых ошибок рой, И Ваш иронический горький рот, Смеявшийся над собой.
И все Ваши страсти, и все грехи, Над безднами чувств скользя, И письма мои, и мои стихи, Которых забыть нельзя!
И кто победит? Кто соперник мой? Придет «фаворит» иль «фукс»? И кто он будет,- поэт, герой иль «Жиголо де Люкс»?
И как-нибудь утром, снимая фрак, Кладя гардению в лед, Сумеет ли он, мой бедный враг, Пустить себе пулю в рот?
Потому что не надо срывать цветов И в клетках томить птиц, Потому что нельзя удержать любовь, Упав перед нею ниц.
Александр Вертинский 1937
Птицы певчие
Мы — птицы певчие. Поем мы, как умеем. Сегодня — хорошо, а завтра — кое-как. Но все, что с песнями на Родине мы сеем, На ней произрастает в хлебный злак!
Без песни жить нельзя. Она нужнее хлеба. Она в сердцах людей, как птица, гнезда вьет, И с нею легче труд, и голубее небо, И только с песней жизнь идет вперед.
Нас, старых, мудрых птиц, осталось очень мало, У нас нет голосов, порой нет нужных слов, Притом война, конечно, распугала Обидчивых и нежных соловьев.
А мы… А мы поем! Дыханье нам не сперло, От Родины своей нам незачем лететь. Во все бесхитростное наше птичье горло Мы будем радостно, мы будем звонко петь!
Мы- птицы русские. Мы петь не можем в клетке, И не о чем нам петь в чужом краю. Зато свои родные пятилетки Мы будем петь, как молодость свою!
Ракель Меллер
Из глухих притонов Барселоны На асфальт парижских площадей Принесли Вы эти песни-звоны Изумрудной родины своей.
И из скромной девочки-певуньи, Тихой и простой, как василек, Расцвели в таинственный и лунный, Никому не ведомый цветок.
И теперь от принца до апаша, От cartier Latin до Sacre Coeur — Все в Париже знают имя Ваше, Весь Париж влюблен в Ракель Меллер.
Вами бредят в Лондоне и Вене, Вами пьян Мадрид и Сан-Суси. Это Ваши светлые колени Вдохновили гений Дебюсси.
И, забыв свой строгий стиль латинский, Перепутав грозные слова, Из-за Вас епископ лотарингский Уронил в причастье кружева.
Но, безгрешней мертвой туберозы, Вы строги, печальны и нежны. Ваших песен светлые наркозы Укачали сердце до весны.
И сквозь строй мужчин, как сквозь горилл, Вы прошли с улыбкой антиквара, И мужской любви упрямый пыл В Вашем сердце не зажег пожара!
На асфальт парижских площадей Вы, смеясь, швырнули сердца стоны — Золотые песни Барселоны, Изумрудной родины своей.
Рафинированная женщина
Разве можно от женщины требовать многого? Вы так мило танцуете, в Вас есть шик. А от Вас и не ждут поведения строгого, Никому не мешает Ваш муж-старик.
Только не надо играть в загадочность И делать из жизни «Le vin triste». Это все чепуха, да и Ваша порядочность — Это тоже кокетливый фиговый лист.
Вы, несомненно, с большими данными Три-четыре банкротства — приличный стаж. Вас воспитали чуть-чуть по-странному, Я б сказал, европейски — фокстрот и пляж?
Я Вас так понимаю, я так Вам сочувствую, Я готов разорваться на сто частей. Восемнадцатый раз я спокойно присутствую При одной из обычных для Вас «смертей».
Я давно уже выучил все завещание И могу повторить Вам в любой момент: Фокстерьера Люлю отослать в Испанию, Где живет Ваш любовник… один… студент.
Ваши шляпки и платья раздать учащимся, A «dessous» сдать в музей прикладных искусств. А потом я и муж, мы вдвоем потащимся Покупать Вам на гроб сирени куст. Разве можно от женщины требовать многого? Там, где глупость божественна, ум — ничто!
Александр Вертинский 1933
Рождество
Рождество в стране моей родной, Синий праздник с дальнею звездой, Где на паперти церквей в метели Вихри стелют ангелам постели.
С белых клиросов взлетает волчий вой… Добрый праздник, старый и седой. Мертвый месяц щерит рот кривой, И в снегах глубоких стынут ели.
Рождество в стране моей родной. Добрый дед с пушистой бородой, Пахнет мандаринами и елкой С пушками, хлопушками в кошелке.
Детский праздник, а когда-то мой. Кто-то близкий, теплый и родной Тихо гладит ласковой рукой. . . . . . . . . . . . Время унесло тебя с собой, Рождество страны моей родной.
Александр Вертинский 1934 Париж