Древние строки
В воротничке я — как рассольный в кругу кривляк. Но по ночам я — пес России о двух крылах.
С обрывком галстука на вые и дыбом шерсть. И дыбом крылья огневые. Врагов не счесть.
А ты меня шерстишь и любишь, когда ж грустишь — выплакиваешь мне, что людям не сообщишь.
В мурло уткнешься меховое в репьях, в шипах… И слезы общею звездою в шерсти шипят.
И неминуемо минуем твою беду в неименуемо немую минуту ту.
А утром я свищу насильно, но мой язык — что слезы слизывал России, чей светел лик.
Андрей Вознесенский 1967
Есть русская интеллигенция
Есть русская интеллигенция. Вы думали — нет? Есть. Не масса индифферентная, а совесть страны и честь.
Есть в Рихтере и Аверинцеве земских врачей черты — постольку интеллигенция, постольку они честны.
«Нет пороков в своем отечестве». Не уважаю лесть. Есть пороки в моем отечестве, зато и пророки есть.
Такие, как вне коррозии, ноздрей петербуржской вздет, Николай Александрович Козырев — небесный интеллигент.
Он не замечает карманников. Явился он в мир стереть второй закон термодинамики и с ним тепловую смерть.
Когда он читает лекции, над кафедрой, бритый весь — он истой интеллигенции указующий в небо перст.
Воюет с извечной дурью, для подвига рождена, отечественная литература — отечественная война.
Какое призванье лестное служить ей, отдавши честь: «Есть, русская интеллигенция! Есть!»
Андрей Вознесенский
Замерли
Заведи мне ладони за плечи, обойми, только губы дыхнут об мои, только море за спинами плещет.
Наши спины, как лунные раковины, что замкнулись за нами сейчас. Мы заслушаемся, прислонясь. Мы — как формула жизни двоякая.
На ветру мировых клоунад заслоняем своими плечами возникающее меж нами — как ладонями пламя хранят.
Если правда, душа в каждой клеточке, свои форточки отвори. В моих порах стрижами заплещутся души пойманные твои!
Все становится тайное явным. Неужели под свистопад, разомкнувши объятья, завянем — как раковины не гудят?
А пока нажимай, заваруха, на скорлупы упругие спин! Это нас погружает друг в друга.
Спим.
Андрей Вознесенский 1965
Заповедь
Вечером, ночью, днем и с утра благодарю, что не умер вчера.
Пулей противника сбита свеча. Благодарю за священность обряда. Враг по плечу — долгожданнее брата, благодарю, что не умер вчера.
Благодарю, что не умер вчера сад мой и домик со старой терраской, был бы вчерашний, позавчерашний, а поутру зацвела мушмула!
И никогда б в мою жизнь не вошла ты, что зовешься греховною силой — чисто, как будто грехи отпустила, дом застелила — да это ж волжба!
Я б не узнал, как ты утром свежа! Стал бы будить тебя некий мужчина. Это же умонепостижимо! Благодарю, что не умер вчера.
Проигрыш черен. Подбита черта. Нужно прочесть приговор, не ворча. Нужно, как Брумель, начать с «ни черта». Благодарю, что не умер вчера.
Существование — будто сестра, не совершай мы волшебных ошибок. Жизнь — это точно любимая, ибо благодарю, что не умер вчера.
Ибо права не вражда, а волжба. Может быть, завтра скажут: «Пора!» Так нацарапай с улыбкой пера: «Благодарю, что не умер вчера».
Знай свое место, красивая рвань
Знай свое место, красивая рвань, хиппи протеста! В двери чуланные барабань, знай свое место.
Я безобразить тебе запретил. Пьешь мне в отместку. Место твое меж икон и светил. Знай свое место.
Из ташкентского репортажа
Помогите Ташкенту!
Озверевшим штакетником вмята женщина в стенку.
Если лес — помоги, если хлеб — помоги, если есть — помоги, если нет — помоги!
Ты рожаешь, Земля. Говорят, здесь красивые горные встанут массивы. Но настолько ль красиво, чтоб живых раскрошило?
На руинах как боль слышны аплодисменты — ловит девочка моль.
Сад над адом. Вы как? Колоннада откушена. Будто кукиш векам, над бульваром свисает пол-Пушкина.
Выживаем назло сверхтолчкам хамоватым. Как тебя натрясло, белый домик Ахматовой!
Если кровь — помогите, если кров — помогите, где боль — помогите, собой — помогите!
Возвращаю билеты. Разве мыслимо бегство от твоих заболевших, карих, бедственных!
Разве важно, с кем жили? Кого вызволишь — важно. До спасенья — чужие, лишь спасенные — ваши.
Я читаю тебе в сумасшедшей печали. Я читаю Беде, чтоб хоть чуть полегчало.
Как шатает наш дом. (как ты? цела ли? не поцарапало? пытаюсь дозвониться… тщетно…) Зарифмую потом. Помогите Ташкенту!
Инженер — помогите. Женщина — помогите. Понежней помогите — город на динамите.
Мэры, звезды, студенты, липы, возчицы хлеба, дышат в общее небо. Не будите Ташкента.
Как далось это необыкновенно недешево. Нету крыш. Только небо. Нету крыши надежнее.
(Ну, а вы вне Беды? Погодите закусывать кетой. Будьте так же чисты. Помогите Ташкенту. Ах, Клубок Литтарантулов, не устали делить монументы?
Напишите талантливо. Помогите Ташкенту.) …Кукла под сапогами. Помогите Ташкенту, как он вам помогает стать собой.
Он — Анкета.
Исповедь
Ну что тебе надо еще от меня? Чугунна ограда. Улыбка темна. Я музыка горя, ты музыка лада, ты яблоко ада, да не про меня!
На всех континентах твои имена прославил. Такие отгрохал лампады! Ты музыка счастья, я нота разлада. Ну что тебе надо еще от меня?
Смеялась: «Ты ангел?» — я лгал, как змея. Сказала: «Будь смел» — не вылазил из спален. Сказала: «Будь первым» — я стал гениален, ну что тебе надо еще от меня?
Исчерпана плата до смертного дня. Последний горит под твоим снегопадом. Был музыкой чуда, стал музыкой яда, ну что тебе надо еще от меня?
Но и под лопатой спою, не виня: «Пусть я удобренье для божьего сада, ты — музыка чуда, но больше не надо! Ты случай досады. Играй без меня».
И вздрогнули складни, как створки окна. И вышла усталая и без наряда. Сказала: «Люблю тебя. Больше нет сладу. Ну что тебе надо еще от меня?»
Итальянский гараж
Б.Ахмадулиной
Пол — мозаика как карась. Спит в палаццо ночной гараж.
Мотоциклы как сарацины или спящие саранчихи.
Не Паоло и не Джульетты — дышат потные «шевролеты».
Как механики, фрески Джотто отражаются в их капотах.
Реют призраки войн и краж. Что вам снится, ночной гараж?
Алебарды? или тираны? или бабы из ресторана?..
Лишь один мотоцикл притих — самый алый из молодых.
Что он бодрствует? Завтра — святки. Завтра он разобьется всмятку!
Апельсины, аплодисменты… Расшибающиеся — бессмертны! Мы родились — не выживать, а спидометры выжимать!..
Алый, конченый, жарь! Жарь! Только гонщицу очень жаль…
Кассирша
Немых обсчитали. Немые вопили. Медяшек медали влипали в опилки.
И гневным протестом, что все это сказки, кассирша, как тесто, вздымалась из кассы.
И сразу по залам, сыркам, патиссонам, пахнуло слезами, как будто озоном.
О, слез этих запах в мычащей ораве. Два были без шапок. Их руки орали.
А третий с беконом подобием мата ревел, как Бетховен, земно и лохмато!
В стекло барабаня, ладони ломая, орала судьба моя глухонемая!
Кассирша, осклабясь, косилась на солнце и ленинский абрис искала в полсотне.
Но не было Ленина.
Она была фальшью… Была бакалея. В ней люди и фарши.
Андрей Вознесенский 1959
Кроны и корни
Несли не хоронить, Несли короновать.
Седее, чем гранит, Как бронза — красноват, Дымясь локомотивом, Художник жил, лохмат, Ему лопаты были Божественней лампад!
Его сирень томилась… Как звездопад, в поту, Его спина дымилась Буханкой на поду!..
Зияет дом его. Пустые этажи. На даче никого. В России — ни души.
Художники уходят Без шапок, будто в храм, В гудящие угодья К березам и дубам.
Побеги их — победы. Уход их — как восход К полянам и планетам От ложных позолот.
Леса роняют кроны. Но мощно над землей Ворочаются корни Корявой пятерней.
Андрей Вознесенский 1960