«Всё смешалось» к полуночи «в доме Облонских» –
Кавардак, запустенье – семейный финал.
Пропылённый донельзя – рояль их заморский,
На холсте – в паутине две нежных берёзки,
Да в углу на паркете – осколки зеркал.

Что их дом? У тебя он – куда как страшнее.
Слышишь музыку? Демон – скрипач-виртуоз.
Бьют куранты. Продажно блистают камеи,
Извиваются лентами сытые змеи –
Меж стволами дрожащих от страха берёз.

Вон скамейка. Присядешь, откинувши ворот.
Ветер лист на деревьях терзает и рвёт.
Вдруг поймёшь, и умён, и отчаянно молод,
Как Москва – покорённый монголами город –
В колокольных разливах – им гимны поёт.

И ты боле не знаешь – куда тебе деться.
Под ногами – дымящийся пепел моста.
И горит, полыхает в горячечном сердце –
Звук рояля – Шопена скорбящее скерцо.
Да за мокрой спиною – безмолвье креста…

И всё это тебе под звездой одинокой –
В изнуряющей жажде покорно нести –
На смертельную схватку – дорогой далёкой –
С обнажённым клыком воцарённого рока…

Но услышит ли Родина это: «Прости»?..

Валентина Беляева

Во взгляде, под окном – каскад берёзовых ветвей.
В лощёных пальцах – звёзд пленённых робкое мерцанье.
И ты – под живописной маской божьего созданья
О чём-то мыслишь, слушая симфонии щегла.
А время – да, твоё! Твоё! Под сводами церквей,
В отеческих объятьях европейского монгола,
Стремясь в века, играет оды русскому престолу –
Под вскинутыми крыльями двуглавого орла.

И ты уже не помнишь, как стоял перед судьбой,
Рыдая на коленях, и сжимал в горсти дрожащей
Блестящую железку под верстою близлежащей,
Стараясь обойти узоры ползающих змей.
Не ты ли, небожитель, перед агнецкой толпой,
Стоящей по колено в замерзающей грязище,
С улыбкой ей рукою машешь из-за пепелища
Растерзанной страны родной? Единственной.
Моей…

Валентина Беляева

Она молчала долго, безучастно,
Не веря ничему, – моя душа.
Она ли, встрепенувшись, не дыша,
Мгновением мелькнувшим изумлённой,
Забудет тотчас, как была несчастной?
Её ли оживлённый дерзкий взор
Вспарит туда – в немыслимый простор –
За птицей, в путь последний устремлённой?

Но что же ты найдёшь там, кроме снега –
В размытых отражениях зеркал –
На склонах ледяных отвесных скал –
Да чьих-то глаз в воинствующем ранге?
И через миг – их «Альфа и омега»
Оставит для тебя воздушный мост,
Откуда ты – дождём из млечных звёзд –
Прошепчешь вдруг: «Ты где, мой нежный ангел?..».

Валентина Беляева

Ах, этот закат, этот свет неразменный!
Жестокой алтарной свечой – тишина.
Накинув серебряный плащик, Луна, –
Из уст падших ангелов, – я это знаю! –
Мне шепчет о чём-то с улыбкой презренной…
Я вижу тебя в запределье земном,
Где, залита белым игристым вином,
Кружит твоё сердце – орбита иная…

Я вскину в озябшее утро ладони –
Туда, где безмолвием брызжет восток.
Ты крик мой услышишь на стыке дорог,
От жажды глотая лишь облачный иней…
И, вздрогнув от счастья, в холщовом хитоне,
Оглянешься… Чтоб не вернуться туда,
Где лживое небо – из снега и льда.
Где я оставалась твоею богиней…

Валентина Беляева

Что тебе фонари в темноте подворотни,
Этот взлёт совершенных отточенных строк,
Этот листик, приникший к окну, прошлогодний?
И сургучные письма из почты господней,
И суровый, с самим же собой, диалог.

Что тебе птичий клин в поднебесье кричащий,
И печаль отражений осколков зеркал?
Что тебе эти сосенки ликом щемящим,
Оркестровый аккорд вдалеке цепенящий,
И пещерного времени волчий оскал?

Что тебе заострённый клинок блудной черни,
За плечами – безмолвье в воздушной суме,
Если с каждой минутой твоей – всё смятенней
Льётся свет – упоительно жуткий – вечерний?..
Ни вернуть, ни объять… Растворяясь во тьме…

Валентина Беляева

Со взглядом в ночь, с немыслимым упрямством,
Не чувствуя, как дыбится спираль,
Несётся вскачь безмерное Пространство
Куда-то в распростёршуюся даль.

И мечется по ломаной орбите,
Предав своё лицо и бытие.
И жжёт свои бесчисленные нити,
Качаясь на тончайшем острие

Вершины распахнувшейся вселенной,
Где русские столетьями живут,
Где вскинуться всегда готов мгновенно
Кровавый меч волнений, войн и смут.

Где женщина среди озёр пшеничных
Пойдёт искать тропу в цвету болот,
Где звуком увертюр оркестров птичьих
Скреплён её обуглившийся плот…

С горящим взглядом, с огненным упрямством,
Вздымая пепел тлеющих ветвей,
Стремит свой путь древнейшее Пространство
В безмолвье колоколен и церквей.

Туда, где нет безумию предела,
Где блещет под ногами изумруд,
Где чтят богов, закон чертают мелом,
Палач и жертва рядышком живут.

Оглянется – сплетенье троп песчаных,
И вздрогнет, что-то кучеру веля.
И ни речей, ни даже слов случайных
Не молвит цепеневшая земля.

Но Родина, не знавшая ни плена,
Ни рек-озёр, иссохших до пустынь –
В продажных дланях царственной измены
Сжигает летописные листы.

В пути – во власть отравленного духа,
Где имя обретёт себе: «Ничья»,
Где живо всё, но слепо, немо, глухо
Прильнёт ко дну чуть влажного ручья.

И там, что вечность, что одно мгновенье,
Где когти рвёт хохочущий рассвет,
В её средневековом откровенье,
Там – на кресте – ещё живой поэт…

Валентина Беляева

Под светом вереницы фонарей –
В разливах звонниц каменных церквей –
В окрестностях созвездий Ночь гнездится.
Что надо, многоликой, ей от них?
Но всё молчит. И мрак Перунов тих,
И перья крыл свинцовые на птице.

И не найти нигде такой страны,
Где все – глухи и слепы, но равны,
Как здесь, в никем не узнанном пространстве.
И ты – уже с запястьями как мел
Куда-то в даль бессмысленно глядел
В своём несознаваемом упрямстве.

Ах, этот химерический простор!
То ль слава, то ль жестокий приговор.
Ветрилом – шар искромсанной рубахи.
И вьющиеся посвисты бича
По коже неподвижного плеча.
И с запахом сосны – подножье плахи…

Ах, Ночь с глазами голых дикарей!
И с каждым мигом явственней, видней
Был след кровавый – русского пророка.
И там, за покосившейся верстой,
Сочился зеленеющей водой
В зрачках уже схороненного бога…

И вздыбится прожорливый восток
На струпьях заплетающихся ног
И пылью, и различной дрянью прочей.
И голосом дурным зайдётся грач.
И странно вдруг испуганный палач
Услышит эхо музыки той Ночи…

Валентина Беляева